Научный журнал "Вопросы педагогики"

Помелов В.Б.
Доктор пед. наук, профессор
Вятский государственный университет, г. Киров

ИСТОРИЧЕСКОЕ СОБЫТИЕ КАК ВОСПИТАТЕЛЬНОЕ СРЕДСТВО (НА ПРИМЕРЕ ТАК НАЗЫВАЕМОГО МУЛТАНСКОГО ДЕЛА)

Аннотация

В статье излагаются события, связанные с так называемым Мултанским делом, одним из наиболее запутанных уголовных дел в истории отечественной юриспруденции. Показана деятельность ряда известных общественных деятелей, в частности В.Г. Короленко. Статья может быть интересна и полезна педагогам образовательным учреждений, а также всем интересующимся историей России.

Abstract

The article outlines the events associated with the so called Multan affair, one of the most complicated criminal cases in the history of Russian jurisprudence. It shows the activities of a number of prominent public figures, in particular V.G. Korolenko. The article may be interesting and useful to teachers, as well as to all those interested in the history of Russia.

Ключевые слова: село Старый Мултан, Вятская губерния, Марфа Головизнина, Конон Матюнин, В.Г. Короленко, Г.Е. Верещагин, М.И. Дрягин, П.М. Богаевский, Сарапул, Елабуга, Малмыж.
Keywords: the village of Old Multan, Vyatka guberniya, Marfa Goloviznina, Conon Matyunin, V.G. Korolenko, G.E. Vereschagin, M.I. Dryagin, P.M. Bogaevskiy, Sarapul, Elabuga, Malmyzh.

Важным средством формирования патриотических чувств российской молодежи является ознакомление ее с историей своей страны, с теми событиями, которые в свое время в той или иной степени определяли своеобразие хода развития того или иного региона, этноса или социальной группы. В этой связи нам представляется важным напомнить современным педагогам – читателям журнала о так называемом Мултанском деле. Оно как раз и относится к числу таких знаковых событий, которые остаются в памяти народной; оно вошло в историю России как одно из заметных событий общественной жизни страны конца XIX в.; стало важной вехой в духовном развитии удмуртского народа.
Подтверждением этого утверждения служит хотя бы тот факт, что на протяжении прошедших с того времени лет это событие становилось предметом научных исследований [1], в том числе диссертационных [2]. Публиковались результаты официального расследования [3] и воспоминания участников тех событий [4]. Авторами публикаций становились столичные ученые [5], исследователи Удмуртии [6], Кирова [7] и других городов [8].

Мултанским событиям посвящались научные конференции [9] и художественные произведения [10]. В ряде публикаций дается характеристика высказываний и действий того или иного участника этого громкого процесса [11]. И, конечно же, особую ценность представляют работы непосредственных участников мултанского дела, внесших значительный вклад в принятие окончательного судебного решения [12].

В данном материале автором ставится задача изложить цепь событий, легшую в основу этого события, прогремевшего на всю Россию, и, тем самым, показать, почему оно имело такое важное значение для духовного развития удмуртского народа, а, следовательно, не должно быть забыто.
…5 мая 1892 года 16-летняя девушка Марфа Головизнина, проживавшая в деревне Анык, отправилась к своей бабушке в соседнюю деревню Чулья. На окраине своей родной деревни она обнаружила человеческое тело, лежавшее ничком поперек тропы. Судя по одежде, это был мужчина, но лица лежавшего она не видела, поскольку на его голову была наброшена пола кафтана. Девушка решила, что мужчина пьяный, и прошла мимо. На следующий день, 6 мая, возвращаясь домой, она увидела, что тело по-прежнему на месте. Лишь тогда она заметила, что у тела нет головы. Девушка сообщила об этом родителям¸ отец вызвал полицию.

Следователи установили, что убитым является местный крестьянин Конон Дмитриевич Матюнин, русский по национальности, страдавший эпилепсией. Кем-то была высказана мысль, что его убийство, – дело рук крестьян-удмуртов из близлежащего села Старый Мултан Малмыжского уезда Вятской губернии (ныне село Короленко Кизнерского района Удмуртской Республики). Они его якобы «замолили», т.е. принесли в жертву своим языческим богам. В итоге, в убийстве их и обвинили, причем совершенно облыжно, бездоказательно.
Хотя уголовное дело и было возбуждено против конкретной группы крестьян- вотяков (удмуртов), обвинявшихся в ритуальном жертвоприношении, но фактически тогдашняя передовая российская общественность воспринимала мултанское дело в неразрывной связи с так называемой христианизацией и русификацией «инородцев». (Так презрительно самодержавие называло нерусские народы. Впрочем, советская власть придумала для них не менее «яркое» название, – нацмены. Инородцы и нацмены, – это были официальные термины).

В печатных изданиях высказывалось мнение о дикости нравов вотяцкого населения; то есть обвинялся уже фактически целый народ, а не только его отдельные представители. Более того, обвинения сыпались и в адрес русского народа, который якобы оказался, несмотря на все усилия, не в состоянии в должной мере цивилизовать «малых сих». Таким образом, на первый взгляд совершенно рядовое преступление, которое никто, казалось бы, не должен был заметить, за исключением вовлеченных в него людей, привлекло к себе внимание всего российского общества.

В течение всего XIX века две ветви российской власти, – светская и церковная, – упорно боролись с остатками языческих верований, и связанных с ними ритуальных обычаев у «малых» народов. Правительственная программа борьбы с язычеством (1846) ориентировала православное духовенство на преодоление язычества, прежде всего,
«методом внушения», «благоразумными и кроткими советами».

Духовенство стремилось шире использовать также принуждение и административные меры. Так, вятский епископ Неофит в отчете Святейшему Правительствующему Синоду от 20.10.1838 г. для удержания вотяков «от уклонения к языческим заблуждениям» предлагал местному полицейскому начальству уничтожать молельные шалаши и вырубать священные рощи, а тех, кто попытается их восстанавливать, и продолжит совершать языческие обряды предавать суду по всей строгости закона.

Именно к таким насильственным методам нередко и тяготела местная власть, которая привыкла к взяткам со стороны инородцев за разрешение им, инородцам, следовать своим старым, языческим верованиям. Этой практике способствовал и тот немаловажный фактор, что в конце XIX в. в стране установилась глухая политическая реакция, и наметился курс отхода от относительно демократических реформ 1860-х гг., сопровождавшийся усилением администрирования и широким применением внесудебных мер. Итак, группе крестьян было предъявлено обвинение в ритуальном жертвоприношении, а именно в том, что они, «напоили, подвесили пьяного и добыли из него внутренности и кровь для общей жертвы в тайном месте и, может быть, для принятия этой крови внутрь».
Этой ложной версии с самого начала и до конца следствия, – почти два с половиной года, – придерживались органы дознания и прокуратура. Товарищ (т.е. заместитель) прокурора Сарапульского окружного суда Н.И. Раевский предъявил обвинение десяти крестьянам-удмуртам. В обвинительном акте отмечалось, что «5 мая 1892 г. в шалаше при доме крестьянина Дмитриева обвиняемые умышленно и по сговору, с целью принесения в жертву вотским языческим богам, лишили жизни Матюнина» [13, с. 82].

8 августа 1894 г. уголовное дело по обвинению мултанцев поступило в Казанскую судебную палату, согласно определению которой от 24 августа обвиняемые были преданы суду Сарапульского окружного суда с участием присяжных заседателей. Рассмотрение уголовного дела состоялось в уездном городе Малмыже 10-11.12.1894 г. Председательствовал на суде Н.А. Горицкий, обвинение поддерживал Раевский, защиту осуществлял частный поверенный из Сарапула Михаил Ионович Дрягин. Присяжные заседатели, – в большинстве своем малограмотные крестьяне, а также суд, – признали установленным факт существования среди удмуртов человеческих жертвоприношений и, «следовательно» (!!!), виновность мултанцев в убийстве Матюнина с этой целью. При этом практически никаких доказательств виновности обвиняемых суду предъявлено не было. В итоге, семь подсудимых были приговорены к каторжным работам на срок от восьми до десяти лет и ссылке в Сибирь; трое были оправданы.

Убежденный в невиновности крестьян М.И. Дрягин внёс в Сарапульский окружной суд свои замечания, в которых указывал на искажение и неполноту записей показаний подсудимых и свидетелей. Почти все замечания судом были отклонены. Одновременно он подал в Правительствующий Сенат жалобу, в которой был сделан аргументированный вывод о необоснованности и незаконности приговора. Корреспонденты Осип Михайлович Жирнов и Александр Николаевич Баранов, возмущенные тенденциозностью обвинения, опубликовали объективный отчет о процессе, осветили мултанское дело таким образом, чтобы привлечь к нему внимание общественности.

Газета «Казанский телеграф» 20 и 24 января 1895 г. опубликовала судебный отчет Жирнова и письмо Баранова. Все другие провинциальные и столичные газеты и журналы давать их информацию отказались. Более того, в печати появились публикации, авторы которых не сомневались в принесении мултанцами-удмуртами человеческой жертвы. Исключением было выступление ученого-этнографа Петра Михайловича Богаевского с докладом 20.02.1896 г. в Политехническом музее на заседании Московского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, в котором он категорически отрицал существование у удмуртов обычая человеческих жертвоприношений.

В марте 1895 г. защитник М.И. Дрягин обратился в Правительствующий Сенат с просьбой о рассмотрении дела в порядке надзора, приложив необходимые документы. Министр юстиции Муравьев поручил и.о. обер-прокурора уголовного кассационного департамента Сената, выдающемуся юристу Анатолию Федоровичу Кони изучить мултанское дело, и доложить ему свое заключение. 30 марта 1895 г. А.Ф. Кони сообщил министру, что в деле им усмотрен целый ряд упущений, неправильных и явно
противозаконных действий.

Мултанское дело рассматривалось в Сенате с 15 апреля по 5 мая 1895 г. Сенат отменил решение присяжных заседателей и приговор окружного суда в Малмыже, а дело направил в тот же Сарапульский окружной суд «на новое рассмотрение, в другом составе присутствия, в другом ближайшем от места нахождения подсудимых и свидетелей городе, например, Елабуге». Свое решение Сенат мотивировал тем, что в обвинительном акте не было явно и точно установлено самое существование между вотяками человеческих жертвоприношений, и не были указаны с достаточной полнотой фактические основания для обвинения каждого из подсудимых в тяжком преступлении. После отмены приговора в печати разгорелась острая дискуссия по вопросу о человеческих жертвоприношениях в религиозных верованиях удмуртов, о виновности или невиновности осужденных мултанцев. Прогрессивная часть российской интеллигенции увидела в приговоре нечто большее, чем осуждение конкретных крестьян-удмуртов.

Наиболее полно эту сторону дела выразил видный писатель и прогрессивный общественный деятель В.Г. Короленко в своих публикациях. Обвинение «ширится, растет, оно пало на всех вотяков и на все русское общество», «это обвинение против самого культурного типа не одних вотяков, но и их соседей (то есть русских! – В.П.), не способных вековым общением облагородить соседа инородца, хотя бы до степени невозможности каннибализма в культурной атмосфере, которой они дышат сообща!» [13, с. 83]. Сарапульский окружной суд отказал защите в вызове новых свидетелей, а в качестве эксперта – этнографа П.М. Богаевского, поскольку они могли бы склонить дело в пользу крестьян, но зато не отказал стороне обвинения в привлечении в качестве эксперта ученого-этнографа профессора И.Н. Смирнова, заранее зная его точку зрения, – обвинительную в отношении вотяков. Экспертами привлекались уездные врачи А.В. Минкевич, А.Г. Крылов, Н.П. Аристов.

В обоих заседаниях участвовал все тот же судья Горицкий, под председательством которого в Малмыже был вынесен обвинительный приговор. Экспертом по вопросам верований удмуртов был назначен этнограф Григорий Егорович Верещагин, удмурт по национальности, который не поддерживал обвинение. При таком раскладе сил вряд ли можно было говорить о действенности принципов состязательности и равноправия сторон в уголовном процессе, провозглашенном уставом уголовного судопроизводства.
Баранов и Жирнов обратились к Короленко, способному своим авторитетом привлечь внимание читателей России к мултанскому делу, вовлечь в дискуссию широкий круг специалистов: юристов, этнографов и медиков. Получив от журналистов печатные материалы и внимательно их изучив, Короленко поехал на заседание суда. Он просил у суда разрешения выступить в процессе в качестве защитника, но ему было отказано. Поэтому он присутствовал на заседаниях в качестве репортера «Русских ведомостей». Второй судебный процесс проходил 29 сентября – 1 октября 1895 г.

Председательствовал товарищ председателя Сарапульского окружного суда И.А. Ивановский, старшиной присяжных заседателей был елабужский миллионер А. Стахеев, обвинение поддерживал, как и на первом процессе, Н.И. Раевский. После первого дня заседания Короленко пришла мысль дать полный и близкий к стенографическому судебный отчет этого «таинственного, запутанного и радикально испорченного предварительным следствием дела». Писали втроем (Короленко, Баранов, Суходоев) все три дня, не переставая. «У меня, – вспоминал Короленко, – отекли пальцы и сделался пузырь от карандаша, зато всякий вопрос и всякий ответ занесены» [13, с. 84].

Со стороны обвинения выступили тридцать семь свидетелей, в том числе два полицейских пристава, три урядника, старшина, несколько сотских и старост. Более чем странным был сам подбор свидетелей; среди них были, например, 12-летний мальчик, показания которого подтверждал свидетель, слывший в деревне за дурачка, а также преступник, приговоренный к каторге. Показания свидетелей были противоречивыми и основывались на слухах; к тому же, как выяснилось, на следствии показания нередко добывались через угрозы, побои, подкуп и психологические устрашения. Становой пристав Н.А. Шмелев, требуя признания, избивал, подвешивал свидетелей на веревке, стрелял над головой из пистолета, бил кнутом, «в амбар садил, селедкой кормил, а пить не давал»; водой поливал; изобрел и применял при допросах удмуртов так называемую
«медвежью присягу», т.е. заставлял целовать чучело медведя, а также протаскивал удмурта под дугою, на которой горела свеча. Этим самым он стремился запугать неграмотных, веривших в свои языческие приметы и поверья людей.

Эксперты-этнографы дали прямо противоположные по содержанию заключения. Профессор И.Н. Смирнов, несмотря на ряд оговорок и проявленную неуверенность и колебания в своих суждениях, нашел «в условиях и обстановке убийства Конона Матюнина черты жертвоприношения».

Г.Е Верещагин отрицал в удмуртской мифологии божество, которому могла быть принесена человеческая жертва, поэтому религиозная обрядность удмуртов, по его мнению, не знает человеческого жертвоприношения. Минкевич, по существу, опроверг свое ранее сделанное судебно-медицинское заключение и пришел к убеждению, что исследование трупа решительно исключает какие-либо признаки жертвоприношения и свидетельствует лишь об «осквернении тела». Другие эксперты-медики не дали суду определенного заключения. Несмотря на крайне шаткую доказательственную базу обвинения, присяжные заседатели, тем не менее, признали всех подсудимых виновными. Приговор судей был суровым: четверо были подвергнуты каторжным работам на 10 лет, двое – на 8 лет и один – к ссылке на 8 лет в отдаленные места Сибири, и лишь трое были оправданы.

После суда В.Г. Короленко писал из Елабуги: «Приговор, вполне несправедливый и возмутивший всю публику, – результат предрассудка улицы и шулерства чиновников… В действительности, кроме самих вотяков, никакой жертвы не было и все это подлая проделка товарища прокурора и полиции» [с. 85]. В другом письме он писал: «Я до такой степени уверен в полной невинности этих людей и в самой подлой фальсификации следствия и дознания, что у меня нет и тени сомнения» [13, с. 85]. Защитник М.И. Дрягин снова подал кассационную жалобу, которая поступила с делом в Сенат 8.11.1895 г. Одновременно были предприняты меры по привлечению внимания к вынесенному приговору прогрессивной общественности России.

Особую роль в решении этой задачи играл В.Г. Короленко. Писатель обратился в «Русские ведомости» с просьбой опубликовать полный судебный отчет, позаботился о развертывании публикаций по мултанскому делу с его предисловием «К отчету о мултанском деле». Основной смысл обращения к читателю заключается в следующих словах: «Света, как можно больше света на это темное дело…». Первая часть судебного отчета, появившаяся в «Русских ведомостях», была перепечатана во многих провинциальных изданиях. Отчет о судебном процессе в Елабуге был опубликован отдельной книгой. Вскоре в «Русском богатстве» публикуется статья Короленко «Мултанское жертвоприношение», в которой он разоблачал полицейский произвол, раскрывал несостоятельность этнографической экспертизы Смирнова и приходил к выводу, что «судебный приговор есть приговор над целой народностью».

В полном объеме судебный отчет под редакцией Короленко был напечатан в феврале 1896 г. «Петербургская газета» (1897, 1 марта) излагала точку зрения Короленко по мултанскому делу. В.Г. Короленко по приглашению руководства Антропологического общества прочитал с большим успехом доклад «Дело о мултанском жертвоприношении» в Военно- медицинской академии.

Указанные публикации и выступления инициировали отклики и выступления по различным аспектам мултанского дела этнографов П.М. Богаевского, П.Н. Луппова, С.К. Кузнецова, Д.А. Клеменца, Д.А. Хвольсона и др. Ученые-богословы профессора Петербургской духовной академии Н.В. Покровский и В.С. Серебренников (кстати, Виталий Степанович – вятчанин по рождению и происхождению) публично свидетельствовали, что в религиозной обрядности приволжских «язычников» не было зафиксировано фактов человеческого жертвоприношения.

Заслуживали внимания выступления таких видных ученых-медиков, как Ф.А. Патенко и Э.Ф. Беллин (Харьков), К.И. Амстберг (Цюрих). Эти выступления стали предметом тщательного изучения Короленко; он вступил с авторами в переписку, просил выступить в качестве экспертов на суде либо дать советы по этнографическим вопросам.
Высказывались со стороны части духовенства и суждения, что признание за удмуртами человеческих жертвоприношений даже якобы целесообразно, так как это обстоятельство будто бы подчеркивает необходимость усиления христианского просвещения инородцев посредством открытия новых приходов и храмов, увеличение количества священников в инородческих приходах, то есть, в итоге, даже способствует развитию образования в регионах, населенных нерусскими народами.

Для обеспечения прохождения кассационной жалобы в Сенате В.Г. Короленко выезжал в столицу. 22.12.1896 г. уголовный кассационный департамент Сената рассмотрел кассационную жалобу, поддержанную адвокатом Н.П. Карабчевским. В своем выступлении он отметил имевшие место факты нарушения Устава уголовного судопроизводства и пришел к выводу о том, что мултанское дело представляет собой явную судебную фальсификацию. Сенат отменил решение присяжных заседателей и приговор окружного суда по тем же основаниям, что и в первый раз, и передал дело на новое (уже третье!) рассмотрение Казанскому окружному суду.

Слушание было назначено на май 1896 г. в уездном городке Мамадыш Казанской губернии. Состав присяжных заседателей включал десять крестьян, мещанина и дворянина.
В.Г. Короленко был озабочен организацией защиты подсудимых мултанцев. Он принимает решение принять участие в процессе по этнографическим вопросам, ведет переписку с адвокатом М.И. Дрягиным и обсуждает с ним его позицию по делу; входит в контакты с людьми, которые могут прояснить определенные обстоятельства дела. Он приглашает приват-доцента этнографа Степана Кировича Кузнецова из Томска выступить экспертом.

В ответ на инсинуации и клевету в свой адрес В.Г. Короленко пишет статью «Мой ответ господину Крылову», направляет в «Новое время» письмо, озаглавленное
«Приносятся ли вотяками человеческие жертвы?». Писателя поддерживают в печати П.М. Богаевский (Москва), П.Н. Луппов (Санкт-Петербург), Э.Ф. Беллин (Харьков), О.М. Жирнов (Сарапул). Всего на суде выступало 47 свидетелей. Обвинение осуществлял, как и прежде, Н.И. Раевский вместе с товарищем прокурора Казанской судебной палаты Симоновым. Защиту осуществляли поверенные Н.П. Карабчевский, П.М. Красников, М.И. Дрягин, а также В.Г. Короленко.

В ходе судебного следствия свидетели обвинения давали противоречивые показания. Пристав Н.А. Шмелев признал незаконное психологическое воздействие на свидетелей («медвежья присяга»). Малоубедительной была этнографическая экспертиза профессора И.Н. Смирнова. В.Г. Короленко попросил его как эксперта указать те места из его, Смирнова, книги под названием «Вотяки», которые он, Смирнов, использовал во время своего выступления. Однако незадачливый профессор не сумел выполнить этой, казалось бы, элементарной просьбы.

Не так ярко выступивший на втором судебном процессе в Елабуге эксперт- этнограф Георгий Егорович Верещагин, дал на этот раз блестящую экспертизу. Прокуроры Симонов и Раевский поддержали обвинение. Защитник М.И. Дрягин изложил фактические обстоятельства дела, П.М. Красников – медицинский аспект. Н.П. Карабчевский проанализировал обстоятельства дела, свидетельские показания и другие доказательства, обратив внимание на их противоречивость, на некомпетентность экспертизы; раскритиковал непрофессиональный сыск местных урядников и приставов, сопровождавшийся должностным злоупотреблением (превышение власти, угрозы, насилие, пытки, кощунственная присяга). Свою речь он закончил словами: «И не во имя только этих несчастных, но и во имя достоинства и чести русского правосудия я прошу у вас для них оправдательного приговора» [13, с. 87].

После него вторично выступил В.Г. Короленко. Он аргументировано доказал, что человеческие жертвоприношения были почти у всех народов. Проанализировав мифологию, фольклор и обрядность удмуртов, писатель выявил эволюцию языческих религий и постепенное их очищение и возвышение, с одной стороны, а с другой стороны, – отметил суеверия и среди христианского населения. Речь В.Г. Короленко, как свидетельствовали присутствовавшие на процессе, лилась вдохновенно, выявляя его горячее убеждение, искренность, и сразу приковала внимание всех. Корреспонденты и стенографистки отложили свои карандаши, забыв о записях, опасаясь пропустить хотя бы одно его слово. О душевном состоянии В.Г. Короленко можно лишь догадываться: он поехал на процесс в то время, когда тяжело заболела его дочь. Во время процесса он получил известие о ее смерти. После этого он много лет страдал сильнейшей бессонницей…

Все подсудимые удмурты были оправданы присяжными заседателями. Многолюдная толпа на улице восторженно приветствовала оправданных и их защитников. Такой же отклик нашел оправдательный приговор у широкой демократической общественности и в прогрессивной печати.

Представители российской интеллигенции приветствовали В.Г. Короленко, отмечая его исключительную роль в мултанском деле. Обвинение удмуртов, как всем уже тогда стало ясно, было обвинением в адрес всей русской культуры, которая оказалась якобы неспособной освободить удмуртов от имеющегося у них каннибализма. Выиграв дело мултанских удмуртов, В.Г. Короленко выиграл дело русской культуры. Судебный процесс по мултанскому делу одновременно выявил также низкую степень общественно- правовой культуры судей, следователей, прокуроров, особенно в отдаленных местах, в провинции. Однако через несколько месяцев после вынесения оправдательного приговора в печати началась публикация материалов, авторами которых были профессор И.Н. Смирнов, публицисты И. Дьяконов, Н. Кибардин, В. Дедлов. Их целью было стремление подорвать объективность и справедливость оправдательного приговора; содержались и личные выпады против самого В.Г. Короленко.

Н.Н.Блинов в книге «Языческий культ вотяков», вышедшей вскоре после завершения дела (1898), допускал возможность убийства человека удмуртами в качестве жертвоприношения; указывал на живучесть ритуальных языческих предрассудков. Мотивы своих взглядов он объяснял стремлением обратить внимание общества на
«вотское племя» и убедить правительственные круги в необходимости «просвещения» удмуртов. Он также выдвинул предположение, что убийство связано не с семейно- родовыми культами удмуртов, а могло иметь отношение к обряду очищения воды, в плохом качестве которой местное население видело причину свирепствовавшей в то время холеры (согласно распространённому в мултанской округе поверью, помещение в источник человеческой головы обеззараживало воду). Отрезанная голова действительно была обнаружена в роднике неподалёку от места обнаружения трупа.

После суда В.Г. Короленко снова вынужден был отвечать своим оппонентам и клеветникам («Толки печати о мултанском деле», 1898; «Живучесть предрассудков», 1898; «Из Вятского края («Ученый труд» о человеческих жертвоприношениях)», 1898). Его выступления были поддержаны демократической печатью, общественностью и серьезными исследователями, такими как Н.Н. Оглоблин, К.М. Леонтьев, В.М. Бехтерев.

Впоследствии он еще дважды возвращался к мултанскому делу в связи с публикациями, авторы которых сомневались в объективности позиции В.Г. Короленко («О суде, о защите и о печати», «Бейлис и мултанцы», 1913).

В письме к А.Ф. Кони от 8.10.1915 г. В.Г. Короленко писал «о темных искажениях начал правосудия» в ходе ритуальных процессов. И сегодня актуально звучат слова писателя, обращенные к Кони: «Желаю Вам увидеть новое возрождение русского права, в котором Россия нуждается более, чем когда бы то ни было» [13, с. 89].

В 1897 г. дело мултанских вотяков было все-таки раскрыто профессором А.Ф. Патенко, который сообщил, что человеческое жертвоприношение было инсценировано из мести двумя крестьянами деревни Анык, но не назвал их, т.к. в то время они были живы. Имена этих людей, – Тимофей Васюкин и Яков Конешин, – были названы выдающимся историком и этнографом М.Г. Худяковым, кстати, вятчанином по происхождению, лишь в 1932 году.

Васюкин перед смертью сознался в преступлении священнику отцу Петру Тукмачеву на исповеди. Он, Васюкин, имел целью «выселить мултанцев с позьмов и поделить землю аныкцам». Он же и подкинул клок волос с головы Матюнина в шалаш Моисея Дмитриева, а Конешин навел полицию на Дмитриева и пустил слух о том, что убийство совершено в шалаше Дмитриева. Конешин также и «нашел» подкинутые волосы.

Далее выяснилось, что Марфа Головизнина видела в первый день труп с головой, но чульинцы подговорили её показывать, что она видела и в первый раз труп без головы. Голову К.Д. Матюнина нашли в Чульинском лесу летом 1896 г., вскоре после окончания мултанского дела. «Лето было жаркое, болото высохло, и крестьяне д. Чульи Иван и Степан Антоновы во время «дранья моха» нашли ее всего в нескольких метрах от того места, до которого доходили во время её поисков. Версия о виновности вотяков, таким образом, окончательно отпала. Заявление о находке головы становой пристав не принял, голову похоронили, а мултанцы не стали возбуждать нового дела.

В советской историографии подоплёкой дела считалась спровоцированная правительством акция по разжиганию межнациональной розни, которая стала своего рода ответом на крестьянские волнения в Вятской губернии. События мултанского дела стали фактологической основой романа уроженца Вятской губернии М.Г. Петрова «Старый Мултан». Они упоминаются также в книге А.Я. Бруштейна «В рассветный час», в рассказе «Записки пешехода» В.Г. Янчевецкого (более известного в литературе по псевдониму Василий Ян и романам «Чингиз-хан», «Батый» и «К последнему морю»).

Мултанское дело стало отправной точкой романа современного писателя Бориса Акунина (Григория Шалвовича Чхартишвили) «Пелагия и белый бульдог», который был экранизирован в форме многосерийного телефильма, и впервые показан по российскому телевидению в сентябре 2009 г. Правда, действие романа (и фильма) перенесено в Самарскую губернию, а вотяки именуются зотяками. Кстати, роль столичного инспектора-чиновника Бубенцова, задумавшего сделать себе карьеру на «раскрутке» этого «дела», блистательно сыграл уроженец Кирова Тимофей Владимирович Трибунцев.

По нашему мнению, мултанская история, в которой перемешаны честь и подлость, высота человеческого духа и беспримерная низость отдельных людей, достойна того, чтобы педагоги использовали ее в качестве содержательного материала в учебном процессе, особенно в тех регионах, – Республике Удмуртия и Кировской области, – на территории которых она произошла.

Литература:

1. Худяков М.Г. Политическое значение Мултанского дела и его отголосков в настоящее время // Советская этнография. – 1932. – № 1. – С. 16-24.
2. Логинова И.В. Отношение российской общественности и власти к мултанскому делу в конце XIX в.: дисс канд. ист. н. – Н. Новгород: НГПУ, 2002. – 164 с.
3. Косоротов Д.П. Судебно-медицинская экспертиза по делу о мултанских вотяках, обвиняемых в принесении человеческой жертвы языческим богам. – СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1896. – 28 с. Беллин Э.Ф. Судебно-медицинская экспертиза в деле мултанских вотяков, обвиняемых в принесении человеческой жертвы языческим богам. – СПб: Тип. Я.Трей, 1896. – 16 с.
4. Баранов А.Н. Из воспоминаний о Мултанском деле // В.Г. Короленко в воспоминаниях современников. – М., 1962. – С. 255–276. Короленко В.Г. Мултанское жертвоприношение
   // Собр. соч.: в 9 т. – М.: Правда, 1953. – Т.5. – С. 37-64. Луппов П.Н. Громкое дело мултанских удмуртов, обвинявшихся в человеческом жертвоприношении (1892-1896). – Ижевск: Изд. Вотского изд. тов–ва «Удкнига», 1925. – 120 с.
5. Богомолова З.А. Отзвуки Мултанского дела в жизни и духовной культуре удмуртов // Удмурты / сост. З.А. Богомолова. – М.: Голос-Пресс, 2005. – С. 77-81.
6. Шатенштейн Л.С. Мултанское дело. 1892–1896 гг. – Ижевск: Удмурт. кн. изд-во, 1960. – 260 с. Ванюшев В.М. Современные аспекты освещения Мултанского процесса (1892- 1896) // Финно-угорские народы и Россия. – Таллинн, 1994. Ванюшев В.М. Мултанское эхо Памятники Отечества. Полное описание России. Удмуртия. – М., 1995. – С. 72-86. Рубанова И.В. Мултанский процесс в российской периодике конца ХIХ века: проблемы и оценки // Наука Удмуртии. – 2007. – № 2. – С. 179–189.
7. Коршунков В.А. Мултанское дело и «дело просвещения инородцев»: Н.Н. Блинов и В.Г. Короленко о человеческих жертвоприношениях // Десятые Петряевские чтения: материалы Всерос. научн. конф. (Киров, 25-26.02.2010). – Киров, 2010. – С. 219-231.
8. Патенко Ф.А. Дело мултанских вотяков. – Харьков, 1897. – 78 с.